Увлекательные хроники помещичьей усадьбы Муромцевых, остатки которой находятся сегодня в селе Баловнево Данковского района Липецкой области, дают читателю понимание о жизни богатых и уважаемых людей царской России. Автор ИВАН ЛОКТИОНОВ.
По ту сторону большого пруда, через который вел каменный мост, лежало то, что называли «маленьким Баловневым” имение, принадлежащее семье Бибиковых, родственников моего отца. Муромцевы же были дальними родственниками моей матери, что, впрочем, не помешало Матвею Матвеевичу, сын Матвея Васильевича Муромцева, жениться на сестре моей матери Варваре Гавриловне.
В «маленьком Баловневе» жили два брата, старики Бибиковы, умные, ученые, образованные, почтенные люди. Двое из них бы-ли холосты, старшин, Павел Матвеевич, вдовый. Он был женат на старшей дочери Матвея Василь-вича Муромцева, умершей в молодые годы.
У Павла Матвеевича Бибикова были сын и дочь, Матвей и Вера Павловны. Оба — и брат, и сестра были воспитаны отцом и сестрами его, двумя пожилыми девицами Бибиковыми, добрей-шими существами, живи! им и вместе с братьями в «маленьком Баловневе».
У них был просторный одноэтажный дом, весь тонувший в цветах и окруженный прелестным садом. Этот дом, где все дышало миром, дружбой и простотой, был для меня гораздо симпатичнее палат «Большого Баловнева». Но более всего меня привела в восторг: маленькая, прелестная их домовая церковь, выстроенная в саду. Она в византийском стиле, каменная со сводами, иконостас старинной живописи соответствовал общему характеру здания.
Эта церковь выстроена на приданные деньги, завешанные с этой целью скончавшеюся в молодые годы сестрою тогдашних помещиков, девицей Бибиковой. Эта крошечная прелестная церковь была так мила, все в ней внушал о какое-то душевно-успокоительное чувство. Она мне была гораздо более по сердцу, чем огромный храм, воздвигнутый в «Большом Баловневе”.
С этого близкого соседства Муромцевых и Бибиковых, усадьбы которых отделялись лишь прудом, и началась еще с прошлого столетия «легенда о баловневских садах».
И точно, Бибиковы и Муромцевы так переженились между собой, что разобрать их родство не было возможности. Началось с того, что Павел Матвеевич Бибиков женился на старшей дочери Матвея Васильевича Муромцева, а сестра его Анна Матвеевна Бибикова вышла замуж за родного его племянника Петра Селиверстовича. Селиверст Муромцев 5l апреля 1786 года избран был первым в городе Данкове уездным предводителем дворянства, после жалованной императрицей Екатериной второй грамоты русскому дворянству. С тех пор в Данкове всегда избираемы были предводители либо Бибиковы, либо Муромцевы. С тех пор любовь и свадьбы чередовались там в том же духе, дяди оказывались деверьями своих племянниц, теши — сестрами своих зятьев, свекры — дядьями своих снох. Двоюродный брат и крестный отец — мужем своей крестницы и двоюродной сестры.
Сестры влюблялись в мужей своих родных сестер. Словом раз-бираешь й разбираешь, да и мах-нешь рукой. Бадовнёвское родство вошло в пословицу. Иные менее вежливые называли его «собачьим родством».
«Большое Баловнево»”» как хищная щука пескаря поглотило «маленькое Баловнево». Леонид Матвеевич, внук Матвея Васильевича Муромцева купил его в 1881 году сестры своей Александры Матвеевны Бибиковой.
У Матвея Васильевича Муромцева были две дочери, старшая, замужем за П. М. Бибиковым и скончалась в молодых летах, меньшая — за И. Я Шнейдером. Еще были у нее три сына Петр, Матвей. Александр. Петр жил помещиком в прекрасной своей усадьбе — селе Петровеково, в двух верстах от села Баловнева. Он был вдов, детей, двух сыновей и дочь, воспитывал безобразно.
Сыновья Петра Матвеевича не удаляясь, они пропали из наших краев, промотав богатое отцовское наследство. Меньший сын Матвея Васильевича, Александр Матвеевич, не пользовал ей хорошей репутацией. Он женился во второй раз. на родной племяннице жены брага Матвея. Но она под конец с ним разошлась, оставь мужу сына и двух дочерей-близнецов.
Про Александра Матвеевича Муромцева вследствие его крутого и неприятного нрава говорили, что «У него два сына — одного от второй жены он не признает, а другой от первой жены его за отца не признает». Про Матвея Матвеевича, получившего на свою часть^ наследства село Баловнево, хочется сказать особо.
Это был блестящий офицер, адъютант генерала Ермолова. При сражении под Кульмом он был тяжело ранен, за что получил Кульмский крест. Матвей Матвеевич смолоду был дружен с Дмитрием Федоровичем Ошаниным, данковским помещиком. Они вместе служили в военной службе 1812 года.
«Не моему перу женщины, а перу французского писателя Золя доступно бы описать во всей отвратительной наготе все сиены. ОНИ непрерывно следовали одна за другой в этом гнезде порока и разврата.
Пишу о судьбе детей Муромцевых. Екатерина Матвеевна считалась родственницей моей матери по Муромпевым. Старшая Екатерина слюбилась с женатым нашим соседом Дмитрием Михайловичем Колпинским. Сам Колпинский и два его брата служили в военной службе. Оба брата были убиты в 1812 году в сражении под Бородином. Дмитрий Михайлович на поле битвы был тяжело ранен. У него было раздроблено колено, он ходил на двух костылях. Первая жена Колпинского была родом полька. Он раненый лежал в их доме, она за ним ходила. полюбила его и вышла за него замуж. У них было уже шестеро детей, когда муж ее прельстился Муромцевой.
Муромцева забиралась в дом Колпинских и со свойственным ей нахальством командовала чужими детьми и прислугой. Однажды, увидев, как прислуга несла воду жене Колпинского. Муромцева ловко перехватила стакан, ушла в другую комнату. Из которой опять вынесла стакан и отдала горничной. Не прошло получаса, как открылась с отравленной супруги сильная рвота при нестерпимых болях, за врачом, конечно, не послали, и к утру она скончалась.
Не прошло и грех недель как Колпинский обвенчался с Екатериной Муромцевой (Шнейдер). С самого» начала супружеской жизни они ссорились и дрались между собой. Так как изувеченный Колпинский без костыля не мог встать с постели, то жена до пробуждения уносила его костыль и им же била мужа.
Детей от первой жены она тиранила, есть им не давала, била чем попало. Старшую падчерицу Елизавету пятнадцатилетнюю девочку так ударила подсвечником по голове, что сломала на ней черепаховую гребенку, придерживающую косу.
Меньшую пятилетнюю Екатерину убила до смерти, хватив о пол так сильно, что глиняный кувшинчик, который она несла, разбился между полом и ребрами ребенка. За врачом не послали, она умерла на третий день.
Летом несчастные дети вставали рано утром, брали с собой по куску хлеба и уходили на весь день в поле, подальше от дома. Прятались они в оврагах или во ржи и домой возвращались только вечером и тотчас ложились спать. Колпинский, выведенный из терпения, решил расстаться с женой, прогнал ее и взял в любовницы сестру ее девицу Веру. Но законная жена Муромцева сумела с ним помириться, и замучила его до того, что он, наконец, умер.
У Матвея Матвеевича Муромцева было шестеро детей. Старшая дочь Екатерина скончалась семнадцати лет от какой-то медленной, непонятной врачами болезни. Старший сын Петр, когда ему было четырнадцать лет умер от тифа.
Вскоре после смерти детей М. М. Муромцев был назначен губернатором в Саратов, а после в Симферополь в Крым. Меньшие дети его выросли вдали от Баловнева. У Муромцевых была гувернантка злющая и подлая. За малейший проступок, недоученный урок, или невольную вспышку страшно наказывали. Елизавета Муромцева нам рассказывала: «За любую провинность запирала в детскую комнату, вся мебель которой состояла из одной деревянной кровати, ни тюфяка, ни подушки не было. Меня за ногу родители (Муромцевы) привязывали к ножке этой кровати, говорили, что я бешеная собака. Приносили мне поесть один суп в тарелке и, конечно, без ложки, тарелку ставили на пол, чтобы я лакала из нее как собака. Никто ко мне не входил, ни днем ни ночью. Не давали мне ни умыться, ни причесаться. А входила только два раза в день горничная, которая приносила мне еду и ставила ее на пол. Мне было тогда восемь лет».
Единственного своего сына Леонида и наследника М. М. Муромцев обожал. Когда в 1843 году я с ним познакомилась, ему было лет двадцать. Он был недурен собой, отлично танцевал все легкие танцы. Но особенным умом он похвалиться не мог.
Сестры его любили, но мать, по скупости своей не давала ему ни денег, ни даже самого необходимого белья. Когда ему по де-ревенскому обычаю приходилось ночевать в гостях, то положение его было чересчур конфузным.
Отец потихоньку он жены снабжал его деньгами, приговаривая: «Не говори только матери!» Точно также помогал он сыну скрывать мелкие подлости, за ним водящиеся, за которые следовало бы его открыто наказывать. Мать со своей стороны не воспитывала сына, а приставляла к нему шпионов, которые доносили ей обо всем, что он делал, где бывал. Доносили, вероятно, вкривь, и вкось, только бы подслужиться Муромцевой.
Вся история ссоры Муромцевых с Бибиковыми была написана репортером и опубликована со всеми именами и подробностями в одной московской газете. Так что скандал пошел по всему городу. А еще скандал касался таких известных имен среди московской знати.
Номер газеты, поступивший в розничную продажу, раскупался нарасхват и читали его повсюду. Меня же он лишил на многие дни обычных моих ранних прогулок. На каждом шагу предлагали эту газету, выкрикивая: «Купите дело Муромцевых с Бибиковой». Краснея от стыда, я, как ужаленная, спешила от этого срама. Но, пройдя несколько шагов, другой продавец газет приставал ко мне с тем же крикливым голосом: «Купите дело Муромцева с Бибиковыми».
Кончилось дело тем, что Бибикова продала «маленькое Баловнево» и оно слилось с гордым «Большим» холодным Баловневым. Между тем жизнь в Баловневе двух взрослых дочерей Матвея Муромцева и его жены Варвары Гавриловны не приносила им никакой радости.
Держали Варвару и Александру зимой и летом ради экономии в деревне, где не было никакого культурного общества. За ними постоянно шпионили, одевали их довольно плохо. Занятий ни в доме, ни по хозяйству не давали. Карманных денег у них никогда не было. За каждым их шагом следила глупая необразованная крепостная карлица.
Эта карлица была существом нравственно и физически отвратительным. Она была ростом с восьмилетнего ребенка, но вполне по годам сформирована. Лицо ее в крупных веснушках было дряблое, старообразное. В глазах была видна хитрость, смешанная с наглостью. Себя она, конечно, считала писанной красавицей. Подстриженные волосы завивала и по-детски носила букли. Часами карлица любила смотреться в зеркало, и никому не давала рта широко раскрыть, кто ей делал замечание.
Особенно карлица хвалилась маленькой своей рукой, в веснушках, с обрубленными пальцами и ножкой, всегда обутой в вышитые туфельки. Поведения она была самого легкого.
В Баловне все многим было известно, что карлицей не гнушался Матвей Муромцев. Настоящее ее имя было Феня.
Тетушка, — спросила я однажды, почему вы дорожите Феней, ведь она никакой дельной работы сделать не может, и научиться от нее ничему нельзя.
Она мало места в карете занимает, — уклончиво отвечала Варвара Гавриловна.
Эта гнусная карлица обо всем, что делалось в баловневском доме и усадьбе, доносила В. Г. Муромцевой. Кляузничала на все лады и все боялись ее злого языка. Хозяин Баловнева Матвей М. Муромцев не вмешивался в дела жены, боялся ее, ходил как пришибленный.
Живя тюремной жизнью, сестры Муромцевы с нетерпением ждали дней своих именин и Рож-дества Христова. По обычаям того времени в богатых семьях в дни больших праздников детям дарили родители подарки. И сестры надеялись, что Варвара Гавриловна (так звали они мать в ее отсутствие) ради праздников даст им на мелкие расходы хотя бы по пяти рублей.
Подарила она своим дочерям старый поблекший браслет. Про-дать его было нельзя, да и кто его купит в деревне? Писать брату Леониду в Москву сестрам запрещали. А если писать письма.
то обязательно их нужно показать Варваре Гавриловне. Но от стро-гой проверки не было никакого желания писать Леониду.
А Леонид Матвеевич? Оценил ли он искреннюю привязанность к нему сестер. Последствия показали, что он с холодным эгоизмом преследовал только собственные цели.
Сестры ждали, когда их брат женится. Он обещал их взять к себе, как только обзаведется семьей и будет иметь свой дом. Женитьба Леонида была единственным для сестер якорем спасения, лучом надежды в безвыходной их горькой доле.
Младшая Варвара от такой постылой жизни бросилась с бал-кона баловневского дома на мо-щенный камнем двор и при па-дении сломала обе ноги. Несчастная уже в третий раз решилась на самоубийство. Случилось это в ночь с 11 на 12 июня 1850 года.
Перед этим дочь написала матери записку: «Умираю по собст-венной воле и по милости вашей. Обращайтесь иначе с сестрой Сашей. Она может последовать моему примеру». Впоследствии мне говорила Варвара, что ужаснее всего была та минута, когда по лицу ударили сломанные ее ноги и она почувствовала, что осталась жива.
Долго ли она пролежала в таком положении — неизвестно. Садовники, пришедшие рано утром мести дорожки парка, услышали стоны, подняли окровавленную Муромцеву и принесли в залу.
Матвей Матвеевич, любший рано вставать, первый увидел свою дочь, всю в крови. И когда ее несли в барский дом, то по его словам, ноги Варвары висели как будто ей не принадлежавшие.
Муромцев, когда внесли Варвару в залу, стал как безумный метаться и горько плакать, биться головой о стены и кричать бессвязные слова. И это плакал горько герой войны 1812 года, не боявшийся никогда врагов, грудью защищавший Отечество.
Дочь подозвала отца к себе: «Поезжай, папа, сейчас же в Москву и дай свое согласие брату жениться», — сказала она твердо. Матвей Матвеевич тут же уехал.
Варвара Гавриловна подошла к кровати дочери и, не говоря ни слова, злобно на нее посмотрела. Варвара закрыла глаза и молча отвернулась от матери.
Подготовил И. ЛОКТИОНОВ. (Читать продолжение).